выше и выше. В конце концов я очутился под огромным сводом и, подняв свой взор к вершине ступеней, увидел Великого Лунария на престоле.

Он сидел на чем-то, похожем на сверкание голубого пламени. При этом сиянии казалось, что Лунарий парит в голубовато-черной пустоте. Сначала он показался мне маленьким светящимся облачком на темном троне. Его мозг имел в диаметре несколько десятков ярдов. Трон излучал голубые огоньки, окружавшие ореолом Лунария. Вокруг него стояли, поддерживая его, многочисленные слуги и телохранители, маленькие и тусклые в этом сиянии, а ниже в тени стояли огромным полукругом его интеллектуальные подчиненные, его напоминатели, вычислители, исследователи и другие знатные насекомые лунного двора. Еще ниже стояли привратники и курьеры, затем – стража, у самого же основания лестницы колыхалась огромная, разнообразная, смутная, терявшаяся вдали масса селенитов. Их ноги скребли по скалистому полу: двигались они с каким-то шелестом.

Когда я вошел в предпоследний зал, раздались величественные звуки музыки и крики глашатаев замерли…

Я вошел в последний, самый большой зал…

Моя процессия развернулась веером. Мои стражи и хранители отошли вправо и влево, только носилки, на которых восседал я, Фи-у и Тзи-пафф, двинулись через сияющий мрак зала по направлению к гигантским ступеням. К музыке примешалось какое-то жужжание. Оба селенита соскочили с носилок, но мне разрешили сидеть, – полагаю, в виде особой почести. Музыка затихла, но жужжание продолжалось, точно по одному мгновению десятки тысяч голов обратили мое внимание на окруженный ореолом разум, паривший надо мной.

Сначала, когда я стал всматриваться в лучистое сияние, этот лунный мозг показался мне похожим на опаловый расплывчатый волдырь с неясными, пульсирующими призрачными прожилками внутри. Затем я заметил, как под этим колоссальным мозгом над краем трона выглянули вдруг среди сияния маленькие глазки. Никакого лица не было видно – только глаза, точно смотревшие сквозь пустые отверстия. Сначала я не замечал ничего другого, кроме этих пристальных глаз, но потом различил внизу маленькое карликовое тело с белеющими, скорченными суставчатыми, как у насекомых, членами. Глаза глядели на меня сверху вниз со странным напряжением, и нижняя часть вздутого шара сморщилась. Руки-щупальца поддерживали на троне эту фигуру.

Это было величественно и вызывало жалость. Я забыл зал и толпу.

Меня подняли по лестнице. Мне казалось, что надо мной распростерлась светящаяся страшная голова, и чем ближе я подходил к ней, тем более она концентрировала на себе все мое внимание. Сгруппировавшиеся вокруг своего властителя толпы слуг и помощников улетучились, казалось, во мраке. Я видел, как эти темные слуги прыскали охлаждающую жидкость на этот гигантский мозг, подпирали и поддерживали его. Я сидел, ухватившись за колыхающиеся носилки, и глядел на Великого Лунария. Наконец, когда я достиг маленькой площадки шагах в десяти от престола, гул музыки достиг своего апогея и оборвался. Я был как бы распластан перед испытующим взглядом Великого Лунария.

Он рассматривал первого человека, которого увидел.

Я перевел наконец свой взгляд с этого воплощенного величия на толпившиеся вокруг него в голубом тумане бледные фигурки, а потом на собравшихся у подножия лестницы селенитов, стоявших в молчаливом ожидании. И снова мною овладел ужас… Но только на мгновение.

После паузы наступил момент приветствия. Мне помогли слезть с носилок, и я неуклюже стоял, в то время как два стройных сановника торжественно проделывали передо мной целый ряд любопытных и, без сомнения, глубоко символических жестов. Энциклопедический синклит ученых, сопровождавших меня до входа в последний зал, появился двумя ступенями выше слева и справа от меня, готовый к услугам Великого Лунария, а бледная голова Фи-у поместилась на полпути к трону, готовая служить посредником между нами, не поворачиваясь затылком ни к Великому Лунарию, ни ко мне. Тзи-пафф поместился позади Фи-у. Шеренги придворных подвигались боком ко мне, с лицами, обращенными к Властителю. Я сел по-турецки, Фи-у же и Тзи-пафф, в свою очередь, стали на коленях выше. Снова наступила пауза. Ближайшие придворные смотрели то на меня, то на Великого Лунария, а среди толпы слышался тихий свист и писк нетерпеливого ожидания.

Вдруг жужжание замерло.

Все затихло.

Вслед за тем я услышал какой-то слабый звук. Это обращался ко мне Великий Лунарий – точно кто-то скреб пальцем по оконному стеклу.

Я внимательно наблюдал его некоторое время, а затем взглянул на бдительного Фи-у. Среди этих тощих существ я был таким толстым, мясистым и плотным, странной казалась здесь моя голова с громадной челюстью и черными волосами. Я снова уставился на Великого Лунария. Он умолк. Его слуги засуетились, и сияющая поверхность его головы оросилась и засверкала охлаждающей жидкостью.

Фи-у погрузился на некоторое время в размышление. Он советовался с Тзи-паффом. Затем начал пищать на своем английском языке, – он, видимо, волновался, и его нелегко было понять:

– Гм… Великий Лунарий… хочет сказать, хочет сказать… он догадывается, что вы… гм… люди, что вы человек с планеты Земля. Он хочет сказать, что приветствует вас, приветствует вас… и хочет, так сказать, познакомиться с устройством вашего мира и причиной, почему вы прибыли в наш мир.

Он умолк. Я готов был уже ответить, но он снова начал. Он сделал несколько неразборчивых замечаний, очевидно какие-то комплименты по моему адресу. Он сказал, что Земля то же для Луны, что Солнце для Земли, и что селениты желали бы изучить Землю и людей. Он указал еще, – без сомнения, тоже из любезности, – на разницу в объемах и диаметрах Земли и Луны и на то удивление и раздумье, которое всегда вызывало в селенитах наша планета. Я стоял, потупив глаза, и, подумав, решил ответить, что и люди, со своей стороны, интересуются Луной, но думают, что она необитаема, что я совершенно не рассчитывал на такой великолепный прием. Великий Лунарий в знак признательности стал поворачивать, как прожектор, свои длинные голубые лучи, и весь огромный зал огласился писком, шепотом и шуршанием в ответ на мой рассказ. Затем Лунарий задал Фи-у целый ряд вопросов, на которые я ответил.

Он понимает, – сообщает Кейвор, – что мы живем на поверхности Земли, что наш воздух и море находятся снаружи шара, – все это он знает уже давно от своих астрономов. Но он желает иметь более подробные сведения об этом, так как твердость Земли склоняла их всегда к мысли, что она необитаема. Он хотел узнать, каким крайним колебаниям температуры мы подвержены на Земле, и очень заинтересовался моим докладом о тучах и дожде, вспомнив о том факте, что лунная атмосфера во внешних галереях нередко очень туманна. Он удивился, что солнечный свет не слепит наших глаз, и заинтересовался